Пётр Сквечиньский: Автор единственной русской биографии Иоанна Павла II, Вадим Волобуев, рассказал, что поначалу вовсе не планировал создавать биографию Папы Римского. Он хотел написать биографическую книгу, которая позволила бы показать одновременно и ее героя, и Польшу в период Польской Народной Республики, и весь тогдашний политический и интеллектуальный мир, и взаимодействие между собой этих факторов. И в связи с этим поначалу решал, писать ли биографию Иоанна Павла II или…. Станислава Лема. Потому что только эти два поляка, жившие в то время, одновременно соответствовали всем этим требованиям, были значимы не только в польском масштабе, но и во всем мире — настолько, чтобы можно было написать такую книгу. Автор, правда, в конце концов остановился на папе, но тот факт, что с точки зрения роли в мире он считал Лема стоящим на том же уровне, что и Иоанн Павел II, кое-что говорит нам о масштабах Лема и его личности.

Кстати, стоит подчеркнуть, что жизнь и папы, и Лема была связана с Краковом – городом, в котором находится, по мнению некоторых, одна из самых мощных чакр всей Земли. Возможно, именно поэтому в Кракове родились или, по крайней мере, жили в ключевой период своей жизни, другие величайшие поляки, например, Юзеф Пилсудский или Кшиштоф Пендерецкий. Причем оцените, что это говорю я — родившийся в Варшаве и поделивший свою жизнь между ней и Москвой.

Величие Лема можно показать еще по-другому. Например, Филип Дик, блестящий американский писатель-фантаст, человек чрезвычайно умный, радикальный антикоммунист и при этом наркоман и безумец, написал в американское Федеральное бюро расследований (ФБР) докладную записку, в которой выдвинул тезис о том, что Лема…. не существует. Что Лем — это коллективное название специальной группы, организованной КГБ с целью навязать свободному миру коммунистическое господство в области фантастики. Дик обосновывал свой тезис просто: невозможно, чтобы один человек создавал столько и на таких разных плоскостях литературы, как Лем.

Дик был неправ. Не только потому, что Лем реально существовал. А также потому, что невозможно связать его с каким-то коммунистическим заговором против Запада. Лем, как и многие молодые польские интеллигенты периода, начавшегося сразу после войны, на какое-то время увлекся этой системой, в ее сталинском варианте. Тогда он написал несколько рассказов, которых потом стыдился, и которые, соответственно, после 50-х годов уже не издавались. С верой в коммунизм он расставался, впрочем, постепенно. Но в очень многих его более поздних произведениях можно найти нить полемики с самим собой рубежа 40-х и 50-х годов, полемики с коммунистической идеологией и практикой. Хотя в Польше было сравнительно больше свободы по сравнению с другими странами советского блока, даже там нельзя было критиковать коммунизм открыто. Это делалось с помощью аллюзий, и в Польше тогда даже была в обиходе такая фраза – „культура аллюзий”. Лем был одним из важнейших участников этой культуры: вспомним хотя бы одно из путешествий Ийона Тихого, который попадает в плен по очереди на двух планетах – Пинте и Панте, одна из которых – карикатура на коммунистическую реальность, а другая — на коммунистическую теорию.

При этом стоит отметить еще одну интересную вещь. Лем был родом из Львова, и там, будучи совсем молодым человеком еврейского происхождения, пережил немецкую оккупацию. Но, несмотря на это, травма Холокоста, в отличие от травмы коммунизма, почти не проявилась впоследствии в его творчестве.

Но мы говорим о Леме сегодня не потому, что он полемизировал с коммунизмом. О Леме можно сказать очень многое и при этом не исчерпать ни одного из аспектов. Однако стоит хотя бы напомнить, что этот человек, еще в XX веке, живя в коммунистической системе, в своих произведениях предсказал многие вещи или идеи, которые появились лишь в конце его долгой жизни или после смерти и кардинально изменили мир. От Матрицы и виртуальной реальности до интернета, электронных книг и электронных денег, беспилотных летательных аппаратов и смартфонов. Когда мы осознаем все это, то начинаем лучше понимать Филиппа Дика и его убеждение о том, что за гением Лема должно скрываться что-то, перерастающее одного, пусть и самого талантливого человека (здесь, конечно, шучу).

Наконец, позвольте сделать немного личный акцент. Я вырос на Леме, его книги я начал читать в детстве, читал в подростковом возрасте и в молодости. Его творчество — один из важнейших факторов, сформировавший меня интеллектуально. Поэтому сегодня, открывая в Москве выставку, посвященную Станиславу Лему, я очень рад не только как директор Польского культурного центра, но и лично.